Неточные совпадения
На второй неделе великого
поста пришла ему очередь говеть вместе с своей казармой. Он ходил в церковь молиться вместе с другими. Из-за чего, он и сам не знал того, — произошла однажды ссора; все разом
напали на него с остервенением.
— Ты знаешь, — в
посте я принуждена была съездить в Саратов, по делу дяди Якова; очень тяжелая поездка! Я там никого не знаю и
попала в плен местным… радикалам, они много напортили мне. Мне ничего не удалось сделать, даже свидания не дали с Яковом Акимовичем. Сознаюсь, что я не очень настаивала
на этом. Что могла бы я сказать ему?
Надо видеть, как тесно жмутся усадьбы одна к другой и как живописно лепятся они по склонам и
на дне оврага, образующего
падь, чтобы понять, что тот, кто выбирал место для
поста, вовсе не имел в виду, что тут, кроме солдат, будут еще жить сельские хозяева.
Колени у человека, — говорит, — первый инструмент: как
на них
падешь, душа сейчас так и порхнет вверх, а ты тут, в сем возвышении, и бей поклонов земных елико мощно, до изнеможения, и изнуряй себя
постом, чтобы заморить, и дьявол как увидит твое протягновение
на подвиг, ни за что этого не стерпит и сейчас отбежит, потому что он опасается, как бы такого человека своими кознями еще прямее ко Христу не привести, и помыслит: «Лучше его оставить и не искушать, авось-де он скорее забудется».
С Рождества вплоть до Великого
поста Давидов лежал
на полатях, затяжно кашляя, плевал вниз шматками пахучей крови, не
попадая в ушат с помоями, кровь шлепалась
на пол; по ночам он будил людей бредовыми криками.
В великом
посту он уехал в Москву набирать труппу, а она без него не могла
спать, все сидела у окна и смотрела
на звезды.
Мы
попадали в такие деревни (в Филипповский
пост), где, кроме черного хлеба, белого степного квасу и луку, нельзя было ничего достать, и я приналегал
на лепешки, пирожки, варенье и сушеные караси — очень вкусную еду, но вызывающую сильную жажду.
Тут я его в первый раз видел живым и должен сказать, что внешность этого секретаря Гамбетты была самая неподходящая к
посту, какой он занимал: какой-то завсегдатай студенческой таверны, с кривым носом и подозрительной краснотой кожи и полуоблезлым черепом, в фланелевой рубашке и пиджаке настоящего"богемы". Не знаю уже, почему выбор"диктатора"
упал именно
на этого экс-нигилиста Латинской страны. Оценить его выдающиеся умственные и административные способности у меня не было времени, да и особенной охоты.
Иван Алексеевич услыхал тут же целую исповедь Палтусова: как он
попал в агенты к Калакуцкому, как успел в каких-нибудь три-четыре недели подняться в его глазах, добыл ему поддержку самых нужных и"тузистых"людей, как он присмотрелся к этому процессу"объегоривания"путем построек и подрядов и думает начать дело
на свой страх с будущей же весны, а Калакуцкого"lâcher" [бросить (фр.).], разумеется, благородным манером, и сделает это не позднее половины
поста.
Палтусов вошел
на Пречистенский бульвар, сел
на скамейку и смотрел вслед быстро удалявшейся карете. Только ее глухой грохот и раздавался. Ни души не видно было кругом, кроме городового, дремавшего
на перекрестке. Истома и усталость от танцев приковывали Палтусова к скамье. Но ему не хотелось
спать. И хорошо, что так вышло!.. Ему жаль было Станицыну… Но не о ней стал он думать. Завтра надо действовать. Поскорей в Петербург — не дальше первой недели
поста.
Хунхузы, да и мирные жители (отличить их друг от друга нельзя) подкрадываются к нашим
постам или
нападают на развозящих летучую почту и, гоняясь лишь за оружием, убивают их, раненых истязают, над трупами надругаются.
Не
спали только Ермак Тимофеевич, Иван Кольцо да люди, поставленные
на сторожевые
посты.
Челны причалили к косе,
на которой тотчас зажглись костры, пошел пар от казацкого варева, и люди, подкрепившись, улеглись
спать, только для формы поставив сторожевые
посты, так как кругом были только песок и вода и неоткуда было ожидать нападения.
Светлый праздник. Вчера купил десяток яиц, кулич и пасху. У заутрени был у Владимирской. Купечества было видимо-невидимо! Христосовался семьдесят два раза, не считая младенцев. Нарочно считал. После заутрени пил чай дома и разговлялся. После чая лег соснуть. Засыпая, думал: какие счастливые люди попы и сколько денег собрали они во время Великого
поста и сколько соберут их еще
на Святой! Вот уж в попы хоть грамотный, а ни за что не
попадешь!
— Не кори его, Евпраксия Михайловна, — сказал
на то Досифей. — Не моги корить. Аль не знаешь завета: «твори волю пославшего»?.. Послушание паче
поста и молитвы… Тут не злорадство его, а божия воля… Без воли-то господней влас со главы человека не
падает. И то надо памятовать, что житие дано нам тесное, путь узкий, тернием, волчцами покрытый. Терпеть надо, матушка, терпеть, Евпраксия Михайловна: в терпении надо стяжать душу свою… Слава Христу, царю небесному, что посетил и меня своим посещением… Вот что!
Пришел Великий
пост. Одноцветно затренькал глухой колокол, и его серые, печальные, скромно зовущие звуки не могли разорвать зимней тишины, еще лежавшей над занесенными полями. Робко выскакивали они из колокольни в гущу мглистого воздуха,
падали вниз и умирали, и долго никто из людей не являлся
на тихий, но все более настойчивый, все более требовательный зов маленькой церкви.